Крит: карта дорог

[merci]

В предрассветных клочьях тумана паром медленно двигался вдоль горбатого мыса. Когда я вышла на палубу, ветер едва не сбил меня с ног: кинул в лицо душистый сгусток, встряхнул за плечи, взъерошил волосы. Немного оправившись от его первого приветствия, я разлепила слезящиеся веки. Заря не спустилась еще с горных вершин к морю, и бухта впереди светилась огнями. Словно дверь каждого дома была распахнута мне навстречу и на пороге ждали с зажженным фонарем.

«Олимпик Чампион», проделав за ночь путь из афинского порта Пирей до Крита, медленно входил в залив Суда. В числе сотен пассажиров помимо нас с Денисом и Аленой, ехали мои родители, для которых это был первый визит на остров. Отчасти подстраиваясь под них, отчасти из-за июльской жары, мы запланировали поездок и пеших прогулок совсем немного. Из Москвы я забронировала 4 отеля: в Ханье, в Агиосе Павлосе (рядом с Триопетрой), Палеохоре и на Элафониси.

Так получилось, что из всего увиденного сложились семь историй - каждому месту досталась своя. Отдельная, как песня:
Ханье – светлая, с налетом ретро
Диктинне– адреналиновая
Агиосу Павлосу - недопетая (я надеюсь)
Палеохоре – беззаботная
Агиосу Павлосу (рядом с Аг. Румели) – яркая, в меру ностальгическая
Элафониси - нежная
Аликианосу – грустная

[merci]

ЧАСТЬ первая:

ХАНЬЯ (НЕ ВЕНЕЦИЯ)

С людьми, впервые попавшими в Ханью, можно поступить по-разному. Можно поселить их в маленьком отеле посреди лабиринта улочек. Можно заворожить а-ля венецианским антуражем номера: с вензелями зеркальных рам и балдахинами. Но поскольку я в своем постижении города уже проходила все эти стадии, то с родителями решила обойтись иначе.

Определяющее при выборе отеля в Ханье – это та картинка, которую ты хочешь видеть просыпаясь и засыпая. День умчит из города к пляжам и крепостям, озадачит, испугает и проделает все то, что положено дню. И про все это я расскажу. Но.

Утро и вечер в Ханье должны быть совершенны.

К балдахинам привыкаешь быстро. И эйфория от обитания внутри 400-летних стен проходит. Душа просит биения жизни, а глаз - морского простора.
Вот так, с моей точки зрения, должно выглядеть идеальное утро в Ханье:



А так – вечер:



Наш отель "Amphitriti", примостившийся на обломке византийской стены, не мог похвастаться, подобно своим соседям, солидным летосчислением. Строго говоря, когда я впервые увидела его на сайте бронирования, он вообще мало чем мог похвастаться. В рейтинге отелей Ханьи на Трипадвизоре он занимал 116 место из 118. Среди щедро расписанных на английском и итальянском языках ужасов «Амфитрити» лидировали демонические личности двух пожилых сестер-владелиц. В вину старушкам вменялись: ксенофобия (и особенно нелюбовь к англичанам); нежелание сдавать туристам, что-то намудрившим с бронированием, комнаты си вью по цене обычного номера; слабое знание английского языка. Отель называли старым, а один итальянский гражданин не поскупился даже на экспрессивное «камера обскура».

Вероятно, я – человек несерьезный. Отзывы меня не столько настораживали, сколько забавляли. Отсутствие лоска в номерах и нелюбовь бабулек к иностранцам (особенно англичанам) мало пугали. А вот вид, да. Вид пленил.

Встретили нас демоницы очень приветливо. Дамам было лет по семьдесят, одна носила очки с толстыми окулярами, другая - с затемненными стеклами. Родительский номер глядел на гавань, наш трехместный, в переулок. Компенсировал такую несправедливость общий балкон напротив нашей двери, который выходил на набережную. За все четыре дня проживания в "Амфитрити" мы никого на нем не встретили, потому считали его тоже нашим.



Комнаты были чисты, с высокими потолками и анаграммой Амфитрити «AF» на постельном белье. Озадачивали только розетки на стенах - чтобы воссоединить их с вилками подзарядников, телефон приходилось класть на рюкзак, а рюкзак - на табуретку. Видимо практика обращения с планшетами и мобильными была старушкам незнакома. Занятны также были краны в ванной - при сильном напоре воды струя из медного носика перехлестывала раковину и поливала пальцы ног.

Но это все мелочи, конечно.

Гораздо важнее было проснуться, перебежать босиком коридорчик, распахнуть балконную дверь и увидеть, что родители поднялись еще раньше и уже в обнимку глядят со своего балкона на рассвет.



Старый отель просыпался поздно. В тишине солнечные блики бегали по деревянным панелям, картинам, морским раковинам и фарфоровым кошкам на полках.
По вечерам в холле всегда собиралась одна и та же компания. Злодейки-старушки, отельный рабочий и горничная пили чай с пирогами и чесали за ушами кошек – их не пускали дальше прихожей, но исправно наливали в миски молока.



Снизу, из под древней стены долетал вечерний гул, тянуло сладковатым ароматом бугенвилий. И мерцал напротив маяк.
Одна из сестер была слепая. Это выяснилось в наш последний вечер в отеле. Дама в темных очках приветливо кивала нам, но не брала шоколад, который я протягивала. И только после того, как сестра шепнула ей на ухо, улыбнулась – так, наверное, могла улыбаться голубоглазая девочка с обертки шоколада, и коснулась рукой дужки очков – словно на мгновение захотела снять их и рассмотреть меня.

Общеотельный порядок входа и выхода во внеурочное время был продиктован, видимо, страхом пожилых женщин перед многоязыкой толпой, заполнявшей старый город. Ключей от входной двери в «Амфитрити» не признавали. Возвращаясь поздно, мы жали кнопку звонка, называли номер комнаты, и под радостное: «Калиспера!» из домофона входили в прохладных холл.

Чтобы выйти из отеля в ранний или поздний час, полагалось надавить кнопку замка на внутренней стороне двери.

Однажды утром, когда в отеле еще все спали, замок клацнул и выпустил меня на улицу. Кот на ступеньке покосился в мою сторону и снова закрыл глаза. В сердце Ханьи по эту раннюю пору было совсем тихо.



Почему в сердце? В квартале Кастелли, где стоит «Амфитрити», на соседней улице Каневаро, есть совершенно не живописный, обнесенный оградой, кусок раскопок – каменные квадратики бывших комнат минойского дома. Отсюда древний город Кидония разрастался, сменил спустя тысячелетия имя и лик. При византийцах весь город ограничивался холмом Кастелли и его оборонительными стенами. Позже венецианцы поставили второй круг стен, опоясав им существенно разросшуюся Ла Канею (Ханью, т.е.), но Кастели как до них, так и после всегда был зажиточным и престижным районом – вся пришлая знать: ректоры, губернаторы и паши селились здесь, в старейшем квартале. Только мэры Ханьи прервали эту традицию, да и те вынужденно – все же старый город: ЮНЕСКО, там, мировое наследие… машины парковать опять же неудобно.

Через десять минут после выхода из отеля я шла по пирсу к маяку. Стояло обычное ханьевское утро из тонкого разноцветного стекла.

[merci]

У подножия маяка я уселась на лавочку и взглянула на город.
Слева от мечети Янычар, на обрушившейся стене белел зубик Амфитрити



Причина, повредившая византийскую стену, была той же, что снесла минарет у мечети - немецкая бомба во время Битвы за Крит во Второй мировой.
До Второй мировой эта часть набережной выглядела так:



Как заведено в природе, где смерть, там и новая жизнь. Пусть на современной картинке отсутствует минарет, но на разрушенной византийской стене стоят рядком три отеля, построенных после войны. Внешне, конечно, неказистые, по сравнению с двумя венецианскими зданиями, обрамляющими их (отели «Pandora Suits» - справа и «Dorothy’s Dream» - слева). Но в одном из этих кубиков послевоенной постройки спят сейчас четверо моих спутников, старенькие сестры-хозяйки, дремлют деревянные панели и кошки на ступенях у дверей.
Что до упавшего минарета, то с балконов Амфитрити, хорошо видно место, где он стоял (по вечерам его остов подсвечивают):



В самой мечети Янычар сейчас картинная галерея. Вообще это нетипичный для Ханьи бывший мусульманский храм, поскольку при захвате города турками не был переделан из христианского, а сразу построен как мечеть. Большинство же здешних церквей имеют классическую цепочку превращений: изначально византийская часовня или католическая церковь – затем мечеть – ныне православный храм. Те венецианские постройки, которые хозяйственные подданные Османской империи не освоили под мечети, они превратили в склады. Не все, конечно, но большинство. Как, например, доки или бастион возле маяка. Или дом Ректора Ханьи (губернатора, то есть), что стоит на одной с «Амфитрити» улице Lithinon.



Устроив в ректорском палаццо склад, восточные люди сделали к нему пристройку, куда въехал Паша Крита – Ханья так полюбилась новым хозяевам острова, что в середине 19 века они перенесли в нее столицу из Ираклиона. Правда, деревянный турецкий новодел просуществовал недолго, сгорев спустя несколько десятилетий. У палаццо Ректора судьба куда веселее. Дворец счастливо избежал гибели во время немецкой бомбежки и сейчас в нем дорогущий бутик отель «Dorothy’s Dream». Назван в честь американской художница Дороти Эндрюс, реставрировавшей дом в середине прошлого века.



С палаццо Ректора связана традиция, до сих пор живущая в Ханье. Переделав здесь все по своему усмотрению, турки повесили на его дверь амулет. Ну мало ли что, чужой дом все же… Будут призраки венецианцев слоняться, например. Еще, поди, в покои Паши просочатся… Нехорошо. Амулет имел форму женской кисти - руки Фатимы, дочери пророка Мухаммеда. Считалось, что она защищает дом от злых духов. Дверь потом поменяли, турок с Крита прогнали, однако ж в Ханье и по сей день популярны такие обереги.







В этих превращениях: из церкви – в мечеть, из крепости – в склад, вся суть истории старого города. Венецианцы его обустраивали (бывшие хозяева – генуэцы, запалили напоследок такой фееричный пожар, что когда языки пламени потухли, город лежал в руинах) и укрепляли (держа в уме в основном флот Османской империи). Турки, победив-таки своих главных противников в Средиземноморье, пришли в Ханью на все готовое, устроились в городе с удобствами и особо набегов с моря не опасались. Потому, кстати, безбожно запустили маяк и бастион при нем. Да так, что в начале 19 века старый, венецианский маяк рухнул после обычных здесь зимних штормов. Надстроили его египтяне, во время короткого периода, когда Крит был отдан турками под управление Египта. Потому формой он напоминает минарет. И часто называется египетским.



Тень от маяка, меж тем, сползла с моей макушки, солнце припекало. И я, сняв сандалии, пошла по пирсу обратно. Мысли были легки и беззаботны. Вот, например, думала я, кто просыпается первым: рыбак или его лодка? Кто кого будит и зовет в море? Вопрос для материалистов и идеалистов, наверное.



С одним рыбаком (правда без лодки) я посидела рядом на пирсе. Рыба у него не ловилась. Иногда он поглядывал яркими глазищами в мою сторону и усмехался. Я решила не портить своим присутствием настоящую мужскую рыбалку. Обулась и пошла проверять, открыты ли ворота во двор с одним из лучших видов на гавань, любимым не только простыми смертными, но и киношниками.

Подняться к нему можно по Ослиной лестнице, что взбегает в горку от темной, пахнущей помойкой улицы Michail Afentoulief позади здания Арсенала (источник запаха понятен – на нее глядят черные выходы таверн на набережной).

Сейчас будет небольшая ода практичности венецианцев. Думаю, вы со мной согласитесь. Итак, лестницу построили для подъема из порта грузов, которые везли на ослах. Сейчас ее реставрируют, а прежде о деловой хватке подданных Республики святого Марка можно было судить по одним только ступеням.



Мало того, что их сделали широкими – чтобы на каждой умещались все четыре ослиные ноги. Так еще покрыли гранитной крошкой, чтобы животные не скользили, и окантовали белым известняком, чтобы ослы их видели в темноте и не спотыкались. Вот это я понимаю – гарантия перевозок.

Ступени выводят к воротам во двор перед ректоратом Технического Университета. К сожалению, в летние месяцы, как правило, закрытым.



Тем же, кто застанет их незапертыми, повезет. Панорама гавани отсюда душевная.

В феврале 2014 года вышел фильм «Два лика января» с Кирстен Данст, Вигго Мортенсеном и Оскаром Айзеком. Снят он по роману Патриции Хайсмит – автора «Талантливого мистера Рипли». Действие триллера со страстями и стрельбой разворачивается в 60-х годах преимущественно в Греции, в частности, в Ханье. С этой площадки перед ректоратом были сняты сцены в порту. Фотографии, к сожалению, не мои - за процессом киносъемки я наблюдала из дома виртуально: с помощью объективов знакомых и незнакомых местных жителей.



«Амфитрити» в легком ретро-антураже:



Вот, где раньше, если верить сценаристам, останавливались рейсовые автобусы (фото: POYЛА ΣПАРТАЛН)



Напротив дворика с образцовым видом есть еще одно место, пострадавшее при бомбежке подобно мечети Янычар, но вполне неплохо обустроившееся в настоящем. Хотя и сменившее свою природу. Речь о развалинах бывшего женского доминиканского монастыря Богородицы Животворящей на улице Aghiou Markou.
К разрушенным стенам пристроили новые - получился бутик отель «Монастири». С внутренним двориком и номерами по 250 евро за ночь. Правда, без особого вида на гавань.



В Ханье сколько угодно домов, повторяющих судьбу Синдбада-морехода: процветание-почти кирдык-опять процветание, но уже в иной ипостаси.
Среди несметного количества зданий с такого рода превращениями мне известно едва ли не единственное, сохранившее все атрибуты прошлых перипетий в его судьбе. Это православная церковь Святого Николая с часовней в одном крыле, минаретом – в другом и католическими витражами под потолком.



В то утро я зашла в храм Св. Николая поговорить с настоятелем. Речь о предмете нашей беседы пойдет в последней главе. Батюшка сидел на табуретке под стягом византийской церкви с двуглавым орлом и ел апельсин. Очевидно вкусный, судя по тому, как жмурились глаза. По-английски он понимал плохо, но с помощью еще двух священников, призванных в помощь, мне удалось добиться хотя небольшой, но какой-никакой ясности в интересовавшем меня деле. В утешенье батюшка подарил мне апельсин из корзинки, стоявшей тут же рядом с его табуреткой.

Какое-то время я петляла по кварталу Спланциа. Турецкий квартал огибает снизу холм Кастелли и тянется до восточного конца набережной. Ему достается внимания меньше, чем западным кварталам, лежащим по левую сторону (если смотреть на море) от улицы Halidon. На мой взгляд – напрасно. Во-первых, в восточной части набережной находятся лучшие рыбные рестораны Ханьи. А во-вторых, в улочках Спланции есть очарование тишины и размеренной жизни внутри старого города. В отличие от западных кварталов здесь больше жилых домов , нежели отелей и магазинов:



В девять утра еще тихо.



И так светло и радостно было вокруг, что снова скинув сандалии, я пошла по теплым камням босиком. Апельсин, который дал мне батюшка, оказался сладким и сочным, почти без цедры.

[merci]

Вход в Топанас – западный квартал, оглушил, как бывает, когда выныриваешь возле оживленного пляжа. В фонтан на площади уже кто-то кидал монетки, магазины работали, команды катеров зазывали народ на морские прогулки. Я обулась и пошла пить кофе в «Тамам».





Таверна «Tamam» долгое время удерживала пальму первенства на Трипадвизоре среди ресторанов Ханьи. Видимо это избаловало ее владельцев и сейчас кухня несет лишь отголоски прошлого изыска. Однако кофе тут варят по-прежнему один из лучших в городе. Садиться лучше внутри – в бывшем зале турецких бань, в здании которых и расположился «Тамам». Это раньше тут поднимался к потолку пар и блестели разгоряченные тела подданных Османской империи. Теперь здесь прохладно, слегка винтажный интерьер, словом очень приятно.



Вообще, антураж порядком расслабляет местных рестораторов. Вот, например, ресторан «Semiramis» напротив синагоги. Кто не фотографировался подле его арбы:



Таверна устроена в живописных развалинах дома, некогда принадлежавшего еврейской общине, и являет собой прямо-таки квинтэссенцию «таверны старого города». Хоть картину пиши. На качестве блюд и обслуживания, к сожалению, это сказывается обычно не лучшим образом.
Хотя, положа руку на сердце… получалось бы у нас, поклонников старого города, добросовестно бегать меж столов с подносами? Ну, утром, положим, возможно. А в сумерках, когда распустятся ночные цветы, и зажгутся фонарики… то-то и оно.



Западные кварталы: венецианский – Топанас и еврейский – Овираки фактически слились в один и отвечают за понятие «венецианской части» старого города. Венецианских зданий здесь, действительно, больше, нежели в восточном квартале Спланция. О Светлейшей напоминают типичные окна:



И арки:



Однако они растворены в такой щедрой смеси культур, что я всегда поражаюсь, сколь единым, без швов, получился облик, сплетенный из разных стилей.
Тут и греческие посиделки: крикливые, небрежные, теплые:



И яркие общесредиземноморские магазинчики:



И неизменно напоминающие мне римский район Трастевере охристые стены домов, цветы в кадках и атмосфера праздности:



И словно подглядывающая из окошек церковных лавок за этим многоголосьем Византия:



Есть у меня одна страстишка, одно желание, которому, наверное, сбыться не суждено, но отделаться от мысли о нем невозможно. Где-то со второго приезда в город, когда глаза перестали разбегаться, дыхание несколько выровнялось и взгляд сфокусировался на деталях, я стала замечать среди увитых цветами дверей и балконов, старые, запертые двери.



А среди нарядных фасадов домов на набережной забитые досками проемы окон:





Рано или поздно собственники либо найдут деньги, либо продадут эти дома. В них поменяют прогнившие перекрытия, проведут коммуникации и откроют новый бутик-отель. Но вот пока этого не случилось, ужасно хочется оказаться внутри старого дома. Втянуть носом его запах, послушать, какие звуки отражаются от стен. Что почувствуешь ты за этими перетянутыми цепями дверьми?



На улице Theofanus есть, например, отель «Casa Delfino». Он тоже до конца 80-х годов двадцатого века стоял заколоченным и молчаливым. Пока один из отпрысков семейства Дельфино не вложил в него деньги и не открыл отель. Но каждый раз, когда я смотрю на его ограду, на пьющих утренний кофе людей за безупречно сервированными столами в саду, на галереи:



Я чувствую разочарование и сожаление. В истории этого дома были волны и ветер. Был шторм, бросивший судно генуэзского купца Джованни Дельфино на мель возле острова Грамвуса. Был находчивый авантюрист – сам синьор Джованни. Распродав всю треску, которую вез в Сирию местным жителям и впечатлившись прибылью, он перевез из Генуи в Ханью жену с двумя детьми. Деловая сметка подсказала, что из центра Средиземноморья гораздо выгоднее и проще торговать с Востоком. Смелость позволила расчетам стать реальностью и купить венецианский особняк в Ханье (правда, сравнительно занедорого – в то время Крит был под властью Турции, и дома в христианском квартале Топанас не особо ценились). И была любовь. Дочь синьора Джованни Маргаретта и капитан корабля, везшего девушку в Геную на встречу с женихом, присмотренным для нее отцом, влюбились друг в друга. Корабль развернули обратно к Ханье, в ноги отцу кинулись… и были внуки потом у синьора Дельфино. А у дома – счастливая жизнь, в которой участвовали все отпрыски шестерых детей Маргаретты и капитана (дом синьор Джованни отдал дочери в приданое)…

Нет, на мой взгляд, лоск несовместим с историей. Джакузи с подсветкой, ламинат, неоновые светильники мне кажутся словами совсем из другого рассказа… И пусть "Амфитрити" лет гораздо меньше, чем "Казе Дельфино", но мне куда милей ее слегка потертые деревянные панели стен.
Кстати, об "Амфитрити". Моя прогулка тем утром закончилась в крепости Фиркас, стерегущей вход в гавань. К тому времени в отеле на византийской стене проснулись четверо путешественников, желали идти завтракать, и мне пора было возвращаться.

Нырнув под арку Морского музея, я кивнула льву Святого Марка над бывшими покоями венецианского коменданта форта.



И пошла к башне. Это место в венецианско-турецкой крепости принадлежит уже новейшей истории.



В 1913 году здесь впервые на острове подняли греческий флаг - впервые Крит стал частью другого государства добровольно, а не в результате чужих драк за контроль над центром Средиземноморья.

Я глядела на город, и он снова проделывал со мной свой любимый фокус – качался на границах нескольких пространств и времен.



Титул Ханьи «греческая Венеция» безбожно растиражирован негоциантами от турбизнеса. Логика та же, что в любом другом бизнесе: продавать брэнд всегда проще. Повторять или нет штампы, конечно, личное дело каждого, но все же... Подданные Республики святого Марка создали лишь один город-шедевр – саму Светлейшую. Из Ханьи шедевр сделало время. Пусть маленький, но шедевр. Века и немецкие бомбы уравняли монастыри и мечети. И пленительный в своем нынешнем облике город не принадлежит ни одной из существующих на Земле культур. О ее настоящих хозяевах – кидонах, напомнят разве что пыльные камни раскопок, названия диких бухт, да промелькнет нечто трудноуловимое во взгляде рыбака. Вероятно, пространство каким-то нерасшифрованным наукой образом хранит следы присутствия людей, поклонявшихся легконогой богине Диктинне, чей храм был открыт ветру, небу и морю. Вероятно, все мы, влюбленные в мягкий, прозрачный свет этого города, тоже видим очертания этого храма. Потому нам так привольно и радостно здесь.

[Liepa]

Когда я соберусь на Крит, обязательно перечитаю ваш рассказ, удивительно написано

[ЕленаН]

merci, Какой прекрасный слог повествования! Как замечательно точно подмечены многочисленные детали! Читаю и наслаждаюсь. Спасибо.

[merci]

Liepa, спасибо за теплые слова! Надеюсь, ваше путешествие на остров обязательно состоится. )

ЕленаН, эвхаристо поли! ) А я как раз начала читать ваш отчет про Лефкаду. Чем дальше читаю, тем сильней отклонение стрелки внутреннего компаса от давно вожделенных Северных Спорад в сторону Ионических островов. )

[merci]

ЧАСТЬ ВТОРАЯ (в которой нам было не до фотоаппарата, потому почти все фото в ней сделаны на телефон)

ДИКТИННА (Diktynna): A LONG LONG WAY



На северо-востоке полуострова Родопос лежит бухта Мениес (координаты: 35.664622N, 23.767858E ). На ее берегу несколько тысяч лет назад стоял главный храм критской богини-девственницы, покровительницы моряков, охотников и рыболовов - Диктинны. Из-за этого бухту также называют Диктинной. Пять лет назад мы впервые приехали на Родопос, покрутились у его основания, очаровались задумчивой тишиной пляжа Равдуха и деревушки Афрата. И хотя увидеть таинственную бухту очень хотелось, повернули назад. С нами был человек четырех лет от роду, ехать с ним (точнее, с ней) по грунтовке, для которой нужен джип, как писали очевидцы на иностранных сайтах, на Тойоте «Ярис» мы не решились. Грунтовку своими глазами в тот раз мы не видели - в своем начале Родопос вполне цивилен: с асфальтовыми, хотя и пустыми дорогами.

Мысли о Мениесе/Диктинне не покидали меня эти пять лет. Почему? Отчасти из-за ее красоты и дикости, отчасти из-за азарта – желание получить труднодоступное у человека в крови. Как любого преследователя идеи-фикс, судьба сполна напоила меня желаемым. Однако, следует признать, была все же милостива к нам (есть и другое объяснение, но мне не хочется портить возвышенный момент и писать о тех, кому обычно везет). Тем более, отдавать все лавры одной только фортуне неправильно – водительский опыт Дениса сыграл большую роль.

Полуостров Родопос – уникальное место. Знаю, большинство критоманов моментально возразят, что на Крите почти все места такие. И все же, в данном случае, это определение не пустые слова. Родопос, пожалуй, самый дикий угол на всем северном побережье, так плотно освоенном туристами, что если когда-нибудь из активности тусующихся в клубах, ужинающих в тавернах и ездящих по экскурсиям людей научатся вырабатывать электричество, север острова сможет обогревать с мая по октябрь какую-нибудь арктическую станцию. И вот вообразите - среди пульсирующих огней, среди носящихся взад-вперед арендованных машин, между такими маст си как Балос и Ханья, молчаливо лежит полуостров: узкий, длинный, практически безлюдный.



Жизнь на Родопосе едва теплится, как во впавшей в анабиоз ящерице. Несколько поселений – самое крупное из которых одноименный с полуостровом поселок Родопос, жмутся почти вплотную к материку. Близость к себе подобным тут предпочитали исторически – набеги пиратов вынудили монахов из монастыря Айос Йоргос, развалины которого находятся аккурат рядом с Диктинной, отказаться от уединения, перебраться в 13-14 вв. в начало полуострова, построив там позже новый монастырь – Панагия Одигитрия. Соседство с цивилизацией до сих пор сказывается на монастыре благотворно – он действующий и ухоженный. Остальные церкви, оттесненные вглубь полуострова, словно зачарованы. Они помнят тех, для кого святые и Апостол Павел, творящие здесь чудеса, были пусть не современниками, но реальностью, а не легендой. Но глубок сон каменных стен, поведать его живущим вряд ли удастся – летописи утеряны, некоторые из часовен недействующие, некоторые стоят закрытыми до церковных праздников…

Дорога к бухте начинается от поселка Родопос, через два километра по выходе из которого асфальтовая дорога превращаются в 16-километровую грунтовку. При изучении маршрута я мучила расспросами знакомого критянина Йоргоса и читала отчет Lettos на tocrete.com. Воспоминания Йоргоса были хаотичны. Помимо Диктинны мне хотелось посмотреть на заброшенный монастырь Айос Йоргос, безлюдные развалины которого особенно манили после посещения в прошлый приезд на остров другого покинутого монахами монастыря - Мони Католико, народу в котором было, как во время Чемпионата мира по футболу в пабе. Слова «дикий» и «безлюдный», если кто заметил, уже не раз встречаются в этой главе, что естественно – не к ним ли стремится большинство из нас на Крите? Однако именно с монастырем было не все ясно: я знала расстояние от него до бухты – 1,5 км, но не представляла соотношение его и Диктинны - нужно ли сворачивать с дороги, чтобы попасть в монастырь, можно ли подъехть к нему на машине? Когда в нашей с Йоргосом переписке речь заходила об этих последних километрах, он начинал сбиваться, говорить, что был там в детстве, перескакивал на воспоминания об оливковой роще своего деда, доставшейся Йоргосу в наследство, после чего уверенно седлал любимого конька – тему о кровопийцах из Евросоюза. Тут разговор я спешно заканчивала – от эмоций он путал английский с греческим, становился несдержан.

Перед отъездом я написала критянину:

- Йоргос, мы решили не брать джип, потому что будем четыре дня жить в Ханье. А в старом городе, сам знаешь, на джипе никак.

- Вика, – отвечал Йоргос – это прекрасно! Возьмите на один день пикап и тогда вы сможете свозить на Диктинну свою собаку!

Будто собака – это тетушка, а Диктинна – Баден-Баден…

- Йоргос, наша собака останется в Москве, а мы поедем на Тойоте «Авенсис».

- Вика, мои молитвы с вами!

Идею ехать на Диктину на легковушке Йоргос не одобрял – его самого дед возил когда-то в бухту как раз на пикапе. Вместе с собакой и козой (не спрашивайте зачем коза, не знаю).

Итак, как-то раз июльским утром мы посадили родителей и подросшего – девятилетнего человека, снабженных сетками с масками и трубками, на кораблик, следующий в дневной круиз из Киссамоса до Балоса и Грамвусы, а сами поехали к полуострову Родопос. Предусмотрительность в тот день не была нашей путеводной звездой. Отчасти это объясняется тревогой за трех ныряльщиков, которым я забыла купить зонтик и крем от солнца, отчасти тем, что к Родопосу мы подъезжали с непривычной для нас стороны – полуостров лежал через Национальное шоссе, и все наши умственные усилия свелись к борьбе с навигатором (проигранной) - адский прибор вел нас зигзагами меж огородов и домов.



В итоге выскочили на полуостров какой-то кривой дорожкой и тут выяснилось вот что.
Индикатор бензина показывал три штрипки из восьми - то есть, чуть больше четверти бака, а все заправки остались за спиной на Националке. Воды с собой не было. Про наличие в нашей машине запаски мы ничего не знали. Одежду с длинными рукавами или крем от солнца не взяли… Легкомысленно махнув на все это рукой, мы решили, что трех штрипок вполне хватит на километров 50 (туда-обратно). И поехали.

До деревни Родопос вело вполне сносное шоссе, изредка попадались фермеры на пикапах. В поселке мы заплутали: после центральной площади стало неочевидно, которая из улиц - главная. Плюс, навигатор решил в очередной раз срезать нам путь. В результате ехали по дну канавы, пересеченному поливочными шлангами и торчащими булыжниками. И едва уже решили, что вот прямо сейчас наша экспедиция к далеким берегам закончится, как липкая дорога вздыбилась и выплюнула наш Авенсис на шоссе. С ближайшей ограды на нас смотрело такое украшение:



Что ж, отличное шанс проявить твердость характера, не приняв это за знамение.

Через пару километров, как и было предсказано, шоссе превратилось в грунтовку. Навигатор вел себя тихо, не кулдыкал – срезать тут было негде – дорога одна, редкие съезды с нее обозначены ржавыми указателями.

Первые два километра грунтовка набирает высоту, забираясь в гору, справа еще видно море.
Следующие два километра - змеится по довольно ровной местности среди каменистых холмов, поросших пыльными кустиками и мелкими искривленными деревцами. Небо - самое яркое, что здесь есть.



К достоинствам грунтовки на всем ее протяжении можно отнести два пункта: отсутствие крупных ям и ее следование посередине полуострова на небольшой высоте - то есть, никаких обрывов и отвесных скал под тобой.

К минусам - довольно плотный слой острых камней - ехать приходится осторожно, не выше 20 км в час, объезжая особо крупные геологические образцы. Второй минус – то самое безлюдие, которое мы ищем на диких пляжах Крита и в заброшенных монастырях. Пренебрегшие пунктом в договорах аренды авто о недействительности страховки на грунтовках, и ездившие на соседний Балос, помнят, что там ты оказываешься в веренице таких же рентованных машин, а сбоку видно море - по которому снуют катера и кораблики. Эти последние помочь в случае чего вряд ли смогут, но психологически присутствие людей успокаивает.



Здесь же изредка проводит машину взглядом коза на обочине, шмыгнет в камнях ящерица, да пару раз встанут близ дороги какие-то строения, жилыми которые можно назвать лишь с натяжкой. Очаровательная задумчивость приматериковых деревушек, пленившая меня в прошлый приезд, сменилась суровой скудностью пейзажа. Оставив позади шоссе, электровышки и дома, Родопос начинал показывать свое истинное лицо.

[merci]

Дорога снова начала опускаться и подниматься, а горы, вставшие с обеих сторон, закрыли море. Иногда по пути попадались раскатанные участки с красноватой почвой, острых камней на которых было значительно меньше:



Тем временем полосок на индикаторе осталось две. В начале пути, беззаботно прикидывая расстояние, мы не учли, что на спусках-подьемах бензина тратится больше, чем на равнине. Выключили кондиционер. Открыли окна… За пару минут раскаленный запах трав и камней изгнал из машины все следы охлажденного воздуха. Вместе с жарой машину заполнил ор цикад. От их безумного гама одиночество и безлюдие этих мест становилось, казалось, осязаемым. Увидев впереди козу, я ей почти позавидовала - отсюда ее заберут люди.



Проехав так еще пять километров, с очередного пригорка мы отчетливо увидели пик мыса Спата (Spatha) – крайнюю точку Родопоса. До этого он уже показывал впереди свои очертания, похожие на женскую грудь и вот теперь отчетливо высился на фоне неба и вынырнувшего из-за горы моря. Однако, стоп. Пик обескуражил меня. Бухта находилась на восточной стороне полуострова. Учитывая, что, ехать нам оставалось километров семь, то есть недолго, мыс Спата, находящийся на севере, должен был очутиться слева от нас. Но он был справа.



Почему так, выяснилось быстро. На Родопосе расстояния измеряются не по прямой, а по кривой, пора было уже привыкнуть к этому. Начался спуск. Проехали по серпантину два километра, после чего мыс заметно сместился, как и положено, влево. Состояние дороги ухудшилось: камни стали крупнее, слой их – гуще.



Помня о том, что на обратном пути спуск обернется подъемом, Денис выключил мотор и перешел на нейтралку. Без двигателя руль ему приходилось держать крепко, вписывая и без того неповоротливый корпус Авенсиса в повороты. Судя по джипиэс, спуск продолжался до самой бухты, хотя уже без серпантина.
Слева, чуть вдали от дороги, показались поилки под чахлыми деревцами и неясно угадывающиеся очертания то ли домика, то ли сарайчика. Денис припарковал машину на обочине - поближе к этому хотя бы смутному намеку на существование человека. Дальнейший путь в целях экономии бензина решили продолжить пешком. И вот здесь, спустя час после выезда из поселка Родопос, мы впервые увидели человека. От домика-сарайчика выезжал на дорогу дед на пикапе. Совершенно прекрасный дед - краснощекий, с пушистыми усами, если на Крите мог существовать Дед Мороз, то это был он. Я спросила его, далеко ли до Диктинны.

– Ту килметрс, - махнул рукой в сторону он, - и для надежности показал два пальца.

Километра через полтора стало ясно, что дедушка указал опять же расстояние по прямой. А не по дороге. Моря впереди видно не было, зато показалась развилка, и мы вспомнили про навигатор. Следую логике этого дня, его мы, конечно, забыли в машине. Грунтовка раздваивалась возле указателя на заброшенный монастырь Айос Йоргос. К нему направо уходила дорога и виднелась разрушенная башня:



Существует ли от монастыря дорога к бухте мы не знали. Безлюдье Айос Йоргоса больше не прельщало. Арафатка, сооруженная Денисом из полотенца, и моя широкополая шляпа не спасали от всепроникающего солнца – тенек большая редкость в этих местах, большая часть грунтовки (начиная от самого поселка Родопос) идет по солнцепеку. Посему на монастырь решили забить. Провели спортивное ориентирование. Однако осмотр с ближайшего холма не явил взору морской глади. Решили идти по дороге, что уходила от развилки с указателем налево - она была чуть шире и раскатанней той, что вела к монастырю.



- Вот, раньше, - шагая думала я, - исследователи по косвенным признакам - направлению течений, например, делали выводы о существовании островов. У нас же для анализа есть дорога. Какой вывод мы можем сделать?

- Что указателя на Диктинну на ней нет, родная, - ответил кто-то ехидный внутри меня.

Мысли от жара, идущего от земли и небес путались.



- Пес с ним, с указателем, - кажется, вслух пробормотала я, - самое главное, чтобы спутник был хороший.

Словно в награду за этот ответ внутреннему демону, пространство распахнулось, выпустило нас из-за поворота и взлетев на каменистый пригорок мы увидели ее:



А я уже и забыла, что на земле есть краски помимо серого и коричневого!

Спуск заложил последний крутой вираж. Который, впрочем, не произвел на Дениса впечатления:
- Был бы бензин - проехали.

Дорога на подъезде к Диктинне такая:







Миновав небольшой домик и загон для коз, маленькую часовню и полуразрушенные постройки, мы подошли к бухте.





Вдали у скалы маячил катерок, вокруг которого плавали два дайвера, чье присутствие выдавали снующие туда-сюда трубки. Больше никого.
Галька на берегу довольно крупная, в воде - плоская и приятная, попадаются и большие камешки. Надев маски, мы нырнули.



Где-то вверху лучи слились, ударились о воду и заскакали бисеринками по дну. Напротив я видела веселые глаза Дениса, плывущего мне навстречу. Казалось, что от сотворения мира прошло совсем немного времени и возможно, мы - первые из людей.

На берегу нам встретился дайвер с добычей.



Через пару минут он колошматил осьминога о скалу. Как писал Петер Вайль: «головоногие любят, чтоб их били перед жаркой, и от этого смягчаются».



Вскоре приехала пара машинок, подтвердив слова Дениса о возможности проезда до самой бухты на легковушке:



По тропинке, взбегающей на гору справа от бухты, если смотреть на море, я поднялась к руинам Святилища Диктинны.
На холме, покрытом колючками, сохранились остатки ступеней, обломки колон и обработанных камней:







Солнце, море, хмельной ветер и земля выстроились вокруг меня в хоровод. В ответ на их танец в сердце радостно отзывалась богиня, которой люди давали много имен и Диктинна - лишь одно из них. Вечно возрождающееся в каждом человеке божество, как напоминание о том, что мы - часть этого простора и света.

[merci]

Обратный путь был сложнее. Если пешая дорога сюда заняла у нас час, то обратно, те же четыре километра, но в гору, мы прошли за полтора.



В машине в честь начала дороги к материку, индикатор уровня топлива показал одну штрипку.
Ехали практически молча, лишь раз Денис пробормотал:
- Хоть бы бензина до Родопоса хватило.

Где-то на полпути к поселку встретили еще одну рентованную машинку - Хендай Гетц.

Солнце било со всех сторон и сидело, кажется, на моей макушке. Все силы, которые еще можно было сконцентрировать, я пустила на блокировку мыслей о том, чтобы будет, если бензин кончится здесь. Высматривала на дороге острые камни и тем себя отвлекала.

Самое сильное впечатление от той дороги, которое не стирается даже со временем, это ощущение абсолютного одиночества. Ни на диких пляжиках юго-запада, ни на безлюдных майских дорогах юго-востока, у меня не возникало такого тягостного чувства изолированности, как в пик туристического сезона - в июле, на Родопосе. Словно он - сам по себе, а Крит - сам по себе.



Едва впереди показались белые домики поселка Родопос и колеса Авенсиса въехали на асфальт, на индикаторе зажглась красная лампа.
Джипиэс был верен себе и сообщал то же, что в начале пути - ближайшая заправка на Националке. То есть, через шесть километров. Поскольку дорога шла под горку, Денис выключил двигатель и мы покатились вниз, к людям (к счастью, на дороге никто нам не встретился).

Большую часть пути до Национального шоссе мы проделали на нейтралке, стараясь сберечь те остатки топлива, что еще оставались в баке. Выехали на шоссе… Никогда не думала, что вменяемого человека могут так обрадовать спрятанные под землей канистры с бензином - впереди показался "Shell". Но, черт его дери, на противоположной стороне дороги.

Я против несоблюдений ПДД. Я внимательно отношусь к разметке. Я не люблю развороты в неустановленных местах.
- Давай нарушим?- сказала я мужу.
Могла бы не говорить. Денис уже остановился, и посмотрев по сторонам, переехал двойную сплошную. При сиплых звуках начинающего глохнуть двигателя доехали до колонки.

И едва бросив заправщику: «фулл, плиз», мы кинулись к холодильникам с водой - страх зависнуть на мертвенном полуострове слегка притупил жажду, теперь же она раздирала губы и небо. Я пила и думала о двух вещах. Первая - ненавижу полуостров Родопос. Вторая - Денис вырулил.

Если вы спросите меня, стоит или нет ехать на легковушке к Диктинне, прошу прощения, но ответа не дам. Я постаралась описать дорогу и показать фотографии – решение за вами. Если оно будет положительным, то: запаска, полный бак и хороший водительский опыт должны стать обязательными условиями. И я бы не брала с собой детей и пожилых людей.

Жалею ли о проделанном пути (учитывая, что не смотря на смоченные на обратном пути полотенца, намотанные на себя, мы сильно обгорели на солнце)? Нет, не жалею. Обожженная кожа отшелушилась и под ней выросла новая, а страх забылся, как родовая боль…

Память выкристаллизовывает главное: бисеринки света в кристальной воде и смеющиеся глаза напротив.

[merci]

ЧАСТЬ третья

АГИОС ПАВЛОС: СТАРЫЙ ОТЕЛЬ И ВСЕЛЕННАЯ



Есть посреди южного берега Крита бухта в скалах и рядом с ней огромный пляж под дюнами. Над ними - свитки шоссе, усеянные редкими апартаментами. Все вместе это Агиос Павлос.

С одной стороны бухту ограничивает гора Sleepy Dragon, хотя, по-моему, она больше похожа на крокодила, нежели на спящего дракона:



С другой - глядит на каменное чудище отель «Agios Pavlos»:



А это я в гамаке, висящем в кафе на мысу отеля:



На мысу отеля, сказала я, и не оговорилась. Он почти встроен в скалу, и так сжился с ней за долгие годы, что стал ее частью. Чуть выше в горы хозяева построили новый корпус - «Kavos Melissa». Номера в нем просторней и изобильней на бытовые прелести, вроде кухонных уголков. Закладывая петли меж отельчиков и таверн шоссе, спускающееся с гор, оставляет «Мелиссу» чуть правее, на холме. Одолевшему эти некрутые виражи путнику о близости бухты первыми сообщают три бело-синих зубчика центра йоги "Yoga Plus", встающие над морем:



Старый отель "Агиос Павлос" укрыт от стороннего взора и почти неразличим с дороги. Но мне нужен только он - прилепившийся под скалой словно ласточкино гнездо. Он весь как единое домашнее пространство, вместе с кафе, рестораном и пляжем. В отеле четыре этажа, на самом верхнем - номера с отдельными балконами (в одном из таких жили родители). На центральном этаже, что вровень с дорогой – ресторан и кафе. А под рестораном глядят с каменных уступов в море еще два этажа. Номера там объединены широкими террасами. Каждое утро, выходя босиком на уже теплые плиты, я слушала, как чирикают птицы в виноградных лозах. И глядела на кораблик, привозивший дайверов из соседней Агии Галини.



Если подняться с террасы по левой лестнице, попадешь в кафе и ресторан (кафе названо в честь скалы напротив - «Sleepy Dragon»).





Если идти по правой лестнице окажешься на площадке перед отелем с парковкой, детской игровой и небольшим магазинчиком.
Ну а вниз по ступеням будет пляж. Заход у него каменистый. Но нырни, и встретишь под водой залегших на дно плоских камбал и кружащих над ними дайверов и разноцветных рыбок.





Днем в ресторане собиралось много разномастного люда. Выделялась группка поджарых мужчин и женщин из соседней «Йоги Плюс». Специально для них и для всех любителей правильного образа жизни помимо основного меню тут организовано специальное - вегетарианское. Его пишут мелом на доске при входе в ресторан. Ничего не могу сказать о сих блюдах – правильный образ жизни мне несвойственен. Кроме жильцов «Агиоса Павлоса», «Мелиссы» и «Йоги Плюс» тут обедает много сторонних личностей, например, бородатые дядьки с рюкзаками, пришедшие от Триопетры, и снисходительно поглядывающие на парочки, приехавшие на авто.



На закате все пришлые исчезали за горным хребтом – кто на своих двоих, кто на машинах и байках. Когда в небе гасли блики, и в бухту со скал поднималась теплая тьма, постояльцы собирались на ужин. Если налетал ветер, окна заслоняли прозрачным тентом.

Заказы у посетителей вечером принимали хозяин – мистер Димитрис, и его жена. Пара официантов была у них на подхвате. Мистер Димитрис облачался в темный костюм, но легко было представить его с перетянутой широким кожаным ремнем талией, с торсом мокрым от брызг, на носу минойского корабля. Крепко сбитый, с черной бородой и пронзительным взглядом, вероятно, он привык отдавать распоряжения и в прошлой жизни. Димитрис держался сдержано-вежливо, подходил к каждому столику и рассказывал, что особенного сегодня приготовили на кухне. С иными выпивал узо под краткое «Ямас!» Чем больше я наблюдала за ним, тем больше убеждалась, что не случайно он поставлен управлять этим отелем. И если бы только можно было проследить цепь воплощений души, то… здесь перед глазами вновь возникал корабль и слышался гул валов. Веранда над темной бухтой вытягивалась и уходила в них дальним концом. Димитрис с женой без спешки и суеты так ловко и быстро обслуживали посетителей, что казалось, исполняют давно разученный танец. А за соседним столом поднимали бокалы, и пенились волны внизу у камней.

Три блюда в ресторане были особенно хороши. Первое – молочный коктейль. Собственно, это растопленный пломбир (и где его здесь берут?). Второе – фирменный салат «Агиос Павлос» с изюмом и грецким орехом под кисло-сладким соусом. Третье – кальмары. Их не вываливают в жирном кляре, как в большинстве критских таверн, а подают как есть нагими, слегка приправленными нежным соусом.



Ночью мы спускались на пляж, но не по лестнице от отеля, а по верху бухты, вдоль олеандровых зарослей. Под фонарем чиркали крыльями летучие мыши, а в мягкой темноте посвиркивали цикады. В июле, куда бы мы не направились, нас везде преследовал их истошный попугайский гомон. И только на Агиосе Павлосе насекомые вели себя тихо.

- Наверное, им стыдно тут орать, - предположила Алена Денисовна.

Пушистые заросли олеандров прячут таверну «Мама Ева». Большая удача, когда на таком крохотном пятачке сразу два хороших ресторана. Хотя, выдерживать конкуренцию с «Агиосом Павлосом» непросто... Хозяйка – мама Ева, стареет. За те пять лет, что я ее не видела, она сжалась и усохла. Столиков в ее таверне под открытым небом тоже уменьшилось – с прежним объемом справляться уже тяжело.
На пляже мы ложились на песок и смотрели в небо.

- Удивительно, что звезды не шипят там, где соприкасаются с морем - думала я.

Весь свод было охвачен их серебряным полыханием. Но здесь, на берегу, было темно. И ни звездное мерцание, ни свет из кафе и ресторана не выдавали лестницу, ведущую прочь из бухты, на спину горы-Дракона.

Только солнечные лучи помогали обнаружить ее широкие каменные ступени:



Каждое утро мы поднимались по ним и шли по тропке в песке до утрамбованной ногами и колесами площадки. Попасть к ней можно и не заезжая в бухту – спускаясь с гор, надо свернуть направо вскоре после апартаментов «Meltemi» на короткую грунтовку, повинуюсь самодельному указателю "Beach St. Paul Sandhills". Оставив в стороне корпус «Кавос Мелиссы» грунтовка приведет к этой импровизированной автостоянке.



Отсюда начинается спуск…

Внизу - пляж под дюнами. Или пляж Дюны святого Павла, как его иногда называют. Выступом скалы он разделен на восточный – с зонтиками:



И длинный – западный.



Спускаясь к любому из них важно соблюдать два правила: надевать под сандалии носки, чтобы не обжечь ноги песком, и идти по протоптанным в дюнах тропкам – песок не везде однороден, есть места, где под ним скрываются каменные плиты – устоять на них, ничего себе не ободрав, непросто.

Особенно сильно мы любили западный пляж. Проводили на нем утро и вечер. Пространство тут бесконечно. Вдали в дымке от брызг вставала Триопетра.



Мир, оставшийся наверху за дюнами, казался ненастоящим



А реальный лежал здесь - от одного края горизонта до другого. И одновременно весь умещался во мне.
Однажды, когда Аленка ловила в прибое краба:



Я встретила на пляже женщину. Она глядела в море и плакала. Заметив меня, махнула рукой и сказала по-английски:
- Ничего. Это из меня выходит боль.



В другой раз я встретила ученика школы йоги, которого видела пару раз в ресторане отеля. Нагой он сидел посреди пляжа и улыбался, глядя на горизонт.



А однажды на закате мы поднимались по дюне. Снизу доносилось пение – вероятно от группы, решившей заночевать в палатке под скалой на пляже. Чем ниже уходило за море солнце, тем тише и нежней становились голоса.



С площадки над дюнами я прощалась с этими местами, когда мы переезжали в Палеохору. Агиос Павлос представлялся мне Вселенной. Чтобы каждый ее гость мог помолчать, отдышаться и задышать свободно, здесь есть пляж под дюнами. Чтобы каждому хватило на это времени, здесь поставлен старый отель.

[merci]

ЧАСТЬ четвертая

ПАЛЕОХОРА: ТЕПЛОЕ ЛЕТО ДЕТСТВА

Длинным языком уходит в море мыс, на котором стоит ПалеОхора. На кончике языка – порт , чуть подальше, на скале - маяк.



Расклад летней жизни городка прост, ориентиры выучиваются уже на второй день пребывания. Строение Палеохоры чем-то напоминает рыбий скелет, лежащий головой к морю. Вдоль полуострова, практически посредине, тянется хребет рыбины - главная улица, которую пересекают улочки - косточки. Венчает их голова - стоящая на холме полуразрушенная венецианская крепость Селино.

Главную улицу перекрывают для движения транспорта в семь вечера, ставят кирпич и выдвигают на мостовую столики из под навесов таверн.



Заканчивается центральная улица церковью, сразу за которой закладывает виражи лестница в крепость.



Внутри крепостных стен - чертополох да остовы бывших казарм. Пройдя в дальний конец Селино, глядящий в открытое море, можно представить, что ты - капитан корабля «Палеохора». В ясную погоду отсюда виден Гавдос – самый южный остров Европы:



По правую твою капитанскую руку – с западного бока Палеохоры, будет главный городской пляж Пахья Аммос – широкий, песчаный, с пологим заходом. Цитадель местной пляжной жизни.



Вдоль него тянется набережная со скамейками и тамарисками, по которой стайками порхают гражданки в купальниках. Джентльмены в белых шляпах сидят на лавочках, делаю вид, что читают. Жизнь тут расслабленна и ленива.



Помимо многочисленных апартов при главном городском пляже западная набережная Палеохоры отмечена таким важным стратегическим объектом, как большой супермаркет.

Все страстное кипение курортной жизни достается набережной с другого, восточного бока, городка. Потому переводим орлиный взгляд из под белой фуражки налево.



Как и главная улица, восточная набережная закрывается для движения транспорта в семь вечера. С наступлением сумерек вместе с центром города она являет собой пульсирующий огнями и музыкой нерв. Многие таверны, пекарни и магазины работают тут в сезон до часа ночи (а возможно и дольше).

В самом дальнем конце этой набережной находится галечный пляж, ходить по которому без шлепок возможно лишь при изрядной тренировке.
Погасив орлиный взор и опустив глаза долу, можно разглядеть почти на мысу полуострова третий пляж Палеохоры, совсем маленький, подле таверны Metexis.



Это пляж стал нашим любимым. Речь о нем, а также о таверне (совсем чуть-чуть), еще впереди.
Для того, чтобы окончательно почувствовать себя капитаном, мало изучить топографию. Еще необходимо что? Правильно. Ориентироваться в морских и сухопутных дорогах. Тут так. Северное шоссе из Ханьи с разногу ныряет в самую гущу городка, приводя, собственно на главную улицу. Дороги из Палеохоры на запад и на восток, разветвляются, пуская усы то к пляжам, то сливаются с горными шоссе. Но главная твоя дорога здесь – морская. Иначе, какой из тебя капитан?

Каждое утро от причала отходит большой паром «Samaria 1», следующий вдоль берега на восток по маршруту Суйя – Агия Румели. Завсегдатаи этих маршрутов приметны в любой таверне Палеохоры. Это суровые мужчины в тяжелых ботинках, ужинающие в одиночестве и изучающие карту. Альпенштоками они отгоняют собак и женщин… прошу прощения, про альпеншток - это я увлеклась. )) Другая распространенная группа пассажиров Самарии – шумные компании тоже с рюкзаками и картами, чрезмерный позитив и жизнерадостность которых делают невозможным определение их возраста. Все эти разные архетипы стремятся к ущельям и изгибам тропы Е-4, которыми богат маршрут парома.

Спустя пару часов после неторопливого отхода Самарии, к причалу подлетает юркий катерок, забирает другую категорию путешественников – эстетов, и везет их на запад, к удивительному миру Элафониси.



Возвращается в 17.30, выгружает эстетов, и отшвартовывается, дабы освободить место Самарии, которая привозит покорителей горных троп назад в 19.00 и встает здесь на якорь до утра.



Причал, кстати, не надо путать с портом, которым заканчивается мыс. Порт не пассажирский, сюда, например, уходит на ночевку кораблик до Элафониси. Вдоль порта идет дорога, огибающая полуостров, соединяя дугой обе части Палеохоры. И чтобы прогуляться по ней на закате, пожалуй, можно и спуститься уже со стен крепости. Эта дорога – излюбленная трасса местных спортсменов. Многие бегают вместе со своими питомцами.



Тут тихо, даже когда вечерняя жизнь в центре Палеохоры начинает набирать обороты.



Однако, довольно лирики. Переходим к основному действию.

В Палеохоре мы остановились в апартаментах Zafiri, что рядом с пляжем Пахья Амос, прямо под западным боком крепости. От дверей до «бултых» в воду была минута, дворик апартов приятно зеленел. Сами апартаменты были чисты, персонал приветлив. Правда, на этом достоинства Зафири заканчивались. Балкон наших двуспальных апартаментов выходил во внутренний, какой-то неприбранный двор, а окно одной из спален глядело почему-то… в холл, на ресепшн. Потому приходилось его всегда держать зашторенным и зажигать свет в той комнате даже днем. Особенно жестоко это было, если учесть, что переехали мы сюда из Агиоса Павлоса, где утро зарождалось на носу у Спящего дракона и расплескивалось зарей по бухте до подножия нашей террасы.

Однако грусть от предстоящей жизни в норе, какой мне представлялась Зафири, не испортила первого впечатления от самой Палеохоры. Буквально в первый же день она подкупила меня сразу двумя пунктами.

Во-первых, почти все ее улочки выходили к морю, а некоторые так и вовсе сквозняком тянулись от одного морского бока городка до другого.



Во-вторых, мне была очень близка и понятна некоторая небрежность улиц, знакомы каменные стены дворов:



Перевешивающиеся через ограды виноград и гранаты:





Соединение жизни курортной с повседневной. По заборам шныряли школьники, приехавшие сюда к родственникам на каникулы, у дверей домов рыбаки распутывали снасти с застрявшей в них мелкой рыбешкой, а по вечерам бабушки вытаскивали на улочки стулья и садились в кружок поболтать… Все это впрыснуто в мою кровь давным-давно и живо напоминает крымские городки. Потому я приняла Палеохору сразу и безоговорочно, как принимаешь все, связанное со счастливым детством.



Чуть позже к этим двум добавился третий плюс - магазины. Шопинг в Палеохоре оказался куда удачнее последовавшего за ним афинского. Палеохора хороша маленькими лавчонками с дизайнерской одеждой, бижутерией и ювелирными украшениями.



Вечером приятно бродить по таким лавкам, перемежая их со всевозможными магазинчиками с кремами, специями, чаями и всякой всячиной.





Однажды зашли в магазин «Greek is chic». В полутьме, сидела дама в розовой шляпке. А на полках стояли огромнее пузатые бутыли. На каждой была наклейка с названием известных духов: была тут и "Flora" от Gucci , и "Diorella" от Dior. Под каждой банкой помещались пробники.
Скептически хмыкнув на самодел, я все же побрызгала на запястья из пары флаконов и вышла. Мое удивление росло пропорционально времени. Оба аромата и не думали улетучиваться или киснуть и отлично продержались до вечера. В итоге перед ужином я зашла купить «Summer» (типа от Kenzo). Прямо из бутыли с помощью мерного стакана дама в шляпке отмерила мне их во флакон 50 мл за 15 евро. Были еще флаконы по 100 мл за 20 евро и 25 мл за 8 евро.

- Сами делаете? – понимающе улыбаясь, спросила я старушку.
- О нет, - возразила она на вполне бойком инглише, - у нас есть человек, химик, работающий на Дом Dior. Он делает для нас все эти ароматы.
- Ну чистый «Breaking bad», - подумала я выходя на улицу.

В общем, жизнь в Палеохоре быстро наладилась. Мы обнаружили еще один супермаркет - INKA, неподалеку от «Zafiri», напротив отделения полиции, и фруктовую лавку, выходящую на главную улицу. Устроив быт, занялись приятным делом - выявлением звезды среди местных таверн. Она нашлась скоро, хотя и не сразу.

От идеи ужинов на главной улице мы отказались после первого же вечера. Чтобы выдержать мощное проявление жизни, царящее там в пик сезона, надо быть либо очень сильной, либо очень пьяной личностью. Со всех сторон барабанные перепонки атакуют хмельные визги и гогот. На углу улочки, ведущей к морю, белобрысая тетка отплясывала в обнимку с клоуном, который бросил уже веселить детей и время от времени отрывался от своей дамы, чтобы приложиться к графинчику с узо. Мы быстро поели и смылись, оставив официанту, бывшему изрядно навеселе, неплохие чаевые за ловкость. Все ж парень молодец - удержал-таки салат, не вывалил его моему папе на голову. Пока ели, я приметила дедушку напротив, наблюдающего за хмельной толпой словно старый краб за разноцветной рыбешкой. Потом я видела его несколько раз на главной улице и всегда в самый разнузданный вечерний час. Грустно ему, наверное зимой, когда Палеохора вместо музыки и смеха наполнена гулом штормов.

[merci]

Как-то раз зашли в таверну "Methexis", что рядом с маленьким пляжиком. Таверну хвалили на иностранных форумах за вкусную еду, душевную семейную атмосферу и милое оформление. За милое оформление отвечают в основном указатели на разные города и страны.



Обслуживание непринужденное – с шутками, прибаутками, заигрываниями и подмигиваниями. Но вот ошибкой было предложение молодого грека моей маме отведать фирменный салат его матушки – хозяйки таверны. Да еще с многозначительным поднятием бровей. Зачем он так? Мама у нас кулинар. В смысле не по профессии, а по убеждениям и призванию. Один ее яблочный пирог Жозефина на рассыпчатых коржах способен заманить к ним с папой в гости людей из дальнего Подмосковья на ночь глядя. Это не считая, личного обаяния, конечно. Но я отвлекалась. Услышав слова «фирменный салат моей мамы», моя мама вытянулась как сеттер, почуявший дичь. Всем нам стало ясно, что шутки кончились.

Принесли салат. Обычный овощной с сельдереем.

Мама попробовала, вздохнула и попросила папу налить ей вина.

- Ну разве это салат? – огорчилась она, мысленно откладывая ручку с блокнотом для рецептов, - безвкусный, все ингредиенты сами по себе.
Больше в "Methexis" не ходили, поскольку и остальная их еда показалась нам довольно средней – что мясные блюда, что рыбные.
Брильянт среди местных таверн обнаружился спустя пару дней. На восточной набережной, недалеко от причала, мы приметили ресторанчик, в котором всегда было полно народу – и в полдень, когда его соседи только начинали заполняться возвращающимися с пляжа отдыхающими, и вечером, когда на набережную ставили дополнительные столы. Название мне было знакомо – совершенно точно я читала о нем и на палеохоровском форуме, и на Трипадвизоре. Итак, таверна-пиццерия "Odyssey". Под тамарисками, на которых живут коты.



С печью внутри, где выпекают нежнейшую пиццу (как обычную, так и кальцоне):



С действительно, на этот раз, вкусным фирменным салатом:



И в которой душевно как вечером, так и в полдень:



Таверна «Одиссей» вместе с рестораном «Агиос Павлос» безоговорочно были признаны нами лучшими среди таверн, посещенных за этот почти трехнедельный отпуск. Ко всем эпитетам, характерным для хорошей критской таверны, эти две прибавляют еще один – профессиональная кухня.

Так же быстро, как любимую таверну, мы обнаружили и любимый пляж. Огромный песчаный Пахья Аммос принимал нас каждое утро. Мы редко пользовались платными лежаками, устраиваясь большей частью в тени тамарисков. Но долго находиться на нем было скучно. Народу в июле слишком много даже для такого широкого пространства. Плавать с маской неинтересно - песок колыхался возле дна мутной пеленой. Никаких особых камушков-ракушек, которые мы так любили собирать, и бухточек-заводей на берегу не было.



Поэтому каждый вечер мы переходили по улочкам на другую сторону полуострова – минут 10 по времени, и шли нырять на пляжик при таверне "Methetsis".



Мы заметили, что обстановка с ветром и волнами на нем была ровно противоположной лежащему за мысом Пахья Аммосу. Если штормило на большом пляже – здесь было тихо. И наоборот. Правда, больших волн, к счастью, за все 8 дней нашего пребывания не случилось.



Пляж обустроен стараниями владельцев таверны. На лежаках мы никогда не сидели, и сколько за них просят денег я не знаю, но как и во многих местах на Крите, достаточно было купить в таверне чашку кофе, чтобы валяться на них хоть весь день. Мы же складывали вещи на одну из деревянных скамеек, и заходили в воду по импровизированному настилу из мешков с плоской галькой:



По краям «мостика» вечно сидели паукообразные крабы. Снорк в бухточке был интересный – крабы, голотурии и разноцветные рыбы.
На берегу можно было поваляться в гамаке:



А Аленка облюбовала домик на дереве:



За пляжиком, в направлении мыса, лежали совсем уже каменистые бухточки с мелкими заводями, в которых к вечеру скапливалась разогретая морская вода. Бродить там, теряя счет времени, можно было до темноты, чувствуя, как соль и йод изгоняют из тебя малейшие следы городских простуд и вирусов.

Палеохора очень быстро приручила нашу компанию, расслабила, выманила на поверхность ребенка, сидевшего внутри каждого из нас – ну, кроме Алены Денисовны, - из этой никого выманивать не надо было. О том, что надеть мы задумывались только вечером, перед выходом на прогулку по магазинам, кафе-тавернам … да и то не сильно заморачивались - море, солнце и южный воздух – лучшие визажисты. В течение дня ни одежда, ни внешний вид никого из нас не занимали. Волосы пропитались солью и выгорели на солнце, коленки были местами ободраны о камни. А у папы на боку, на зависть курортным сердцеедам, и вовсе красовался роскошный шрам, будоражащий дам, – результат краткой и яростной (но безуспешной) погони за осьминогом. Осьминога принесло к нашему пляжику как-то раз теплым течением. Тогда в бухточку нагнало разного планктона, за которым потянулись хищники. Ныряющая подле мамы Алена Денисовна с визгом поплыла к берегу и, спрятавшись в безопасной тени скалы, рассказала мне, как там, внизу, из под камня медленно выглянула зубастая пятнистая голова и глянули на Аленку два выпученных глаза. Мурен вокруг Палеохоры водилось много. Часто, возвращаясь из магазина, я видела загорелых ребят, несущих на палках их длинные безжизненные тела.

Мне тоже хотелось если не поймать мурену, то хотя бы куда-нибудь залезть - в конце концов и я когда-то была приморской девчонкой, шныряющей по стенам и забором не хуже своих ялтинских дружков.



Вот, например, очень аппетитное с этой точки зрения заброшенное кафе на подъеме к крепости:



Стекла выбиты, но дверь заперта. Когда я уже решила лезть в окно, увидела остановившегося на ступенях лестницы дядьку, вытаращившего на меня глаза… нет, все же, быть ребенком куда проще.

Вяло пообещала себе прийти сюда поздним вечером. Но не сложилось. По ночам мы с Денисом любили выйти с бутылкой вина на пляж Пахья Аммос, пасть на лежаки и глядеть на звезды, маяк, и на спускающиеся с гор по серпантину огоньки машин. Иногда наведывались в центр Палеохоры. Ночью, когда наиболее буйных граждан уже разнесли по апартам, на улицах царили музыканты, народ потягивал коктейли. Перед зданием кинотеатра дедов, играющих там днем в шахматы, сменяли танцующие пары. Эти ночные вылазки уравновешивали мой внутренний счет плюсов и минусов детского и взрослого возраста.

Поимо предрассветных часов июльская Палеохора стихала в полдень, когда все живое пряталось в тень и под кондиционеры. Приморские улочки пустели:







Из-за открытых солнцу столиков кафе народ перетекал внутрь прохладной полутьмы таверн:







А по раскаленной набережной бродили лишь те, кому было мало дела до полуденного зноя:



И целые сутки напролет лето было таким же широким, как море. Каким оно бывает у детей, и лишь иногда, при особом везении, у их родителей:



Из этого теплого, домашнего мира мы делали две вылазки. Одну на пароме «Samaria 1» – в Агию Румели с дальнейшим марш-броском по тропе Е-4 до пляжа Агиос Павлос и обратно. И одну – на Элафониси, на пару дней, на машине.

[merci]

ЧАСТЬ пятая

ПЛЯЖ АГИОС ПАВЛОС: МОЛОЧНОЕ МОРЕ




Однажды в 8 утра мы с Денисом купили в туристическом бюро напротив палеохоровского причала два билета на паром до Агии Румели и обратно. Народу на корабль поднялось не сказать, что очень много. Первоначально побегав по палубам, пофотографировав друг дружку на фоне уходящей за корму Палеохоры, все угомонились и уселись смотреть на проплывающие по левому борту берега.



В наши с Денисом планы входило пройти по тропе Е-4 по маршруту Агия Румели - пляж Агиос Павлос - Агия Румели. Итого – около 8 километров. Тут сразу, чтобы не было путаницы, пока кораблик плывет, уточню. На Крите полно мест с одинаковыми названиями: всевозможные Платаниасы, Агиосы Иоаннисы и прочие Миртосы. То же с Агиосом Павлосом. Таковых я знаю три. Первый – рядом с Триопетрой, откуда мы переехали в Палеохору. Второй – рядом с Агией Румели, куда мы направлялись сейчас, и третий – на полуострове Родопос. Всех их объединяют предания об апостоле Павле, там проповедовавшем. Правда, большинство путеводителей допускают одну и ту же ошибку, говоря, что именно в этом месте (о каком бы Агиосе Павлосе речь ни шла) остановилось застигнутое бурей судно, на котором апостола везли на суд в Рим. Это не так. В «Деяниях Святых Апостолов» сказано, что судно бросило якорь в Кали Лименес, бухте на юго-востоке Крита (она и сейчас так называется и там есть пещерка, в которой Павел пережидал непогоду и проповедовал). Поскольку дело было в конце осени, экипаж искал место для зимовки. Сочтя Кали Лименес ненадежным укрытием от свирепых штормов, капитан корабля, как только распогодилось, взял курс на юго-запад Крита, к гавани Финика (современный Лутро). Но злой северо-восточный ветер Эвраквилон отшвырнул судно в открытое море и бросал его там меж огромных валов, пока команде не удалось причалить к острову Мелит (Мальта). Так что проповедать на Крите где-либо окромя Кали Лименеса и его окрестностей в тот раз Павел ну никак не мог. Места, названные его именем, хранят память о его втором посещении острова, как полагают некоторые исследователи. По их мнению, после двухлетнего заключения в Риме и оправдания Сенатом, апостол отправился в четвертое миссионерское путешествие – из Рима на восток. По преданию (а на Крите эта едва ли не самый распространенный вид исторического свидетельства), на месте, где Павел проповедовал в окрестностях Агии Румели, стоит церковь. Она завораживала меня на фотографиях несколько лет подряд и вот, наконец, мы к ней направились.

Паром быстро шел вдоль берега. Море искрилось, а горы кутались в дымку.



Если приглядеться, кое-где была заметна ниточка тропы Е-4. На маленьких пляжах под скалами иногда виднелись палатки, пришедших сюда по тропе или приплывших на каяках.

Так доплыли до первой остановки - Суйи.



Пассажиров на борт поднялось больше, чем вышло. На нижнюю палубу заехало несколько машинок, в том числе пикап с овцами.
Когда огромное тело парома с бурлением отходило от причала, мне на пару минут стало жаль покидать этот мирок, увиденный с палубы. Суйа лежала под нами полупроснувшаяся и безмятежная.



Однако свежий ветер и солнце быстро изгнали тоску. Когда до Агии Румели оставалось всего ничего, и мы поравнялись с пляжем Домата, весь народ выдохнул дружное «ааах!» и прянул на левый борт с камерами и планшетами. Из-за источников, вымывающих известняк из горной породы, море здесь в лазоревых разводах. Ближе к берегу их контуры столь четкие, что кажется, по морю провели кистью.



И вот, спустя полтора часа после выхода их Палеохоры, мы достигли Агии Румели. Большая часть вновьприбывших устремилась в поселок, чтобы уже оттуда растечься по тропам и ущельям. Мы же, спустившись с трапа, пошли направо. Миновали вертолетную площадку - море и воздух единственные доступные для транспорта пути в Агию Румели, автомобильных дорог в зажатую меж водой и горами деревушку нет.

Прошли вдоль пересохшей речки почти до моря, перейдя безжизненное русло по железному мосту.



Пересекли загон с овцами и козами, плотно закрыв за собой калитки по обе его стороны.



И, наконец, ступили на тропу, которая здесь явно просматривается меж камней и пучков травы.

Спустя минут десять вышли на самый противный ее участок – по песчаной дюне. Идти тяжело – ноги вязнут. Как и на другом Агиосе Павлосе, что рядом с Триопетрой, под обувь здесь обязательно надевать носки, дабы защитить кожу от обжигающего песка.



Следующий отрезок Е-4 тоже не принес облегчения ногам. Он пролегает сперва по скалистому склону, а затем по пляжу, заваленному валунами, после чего вновь взбирается на песок. Когда карабкались меж камней и расщелин, пару раз теряли тропу, обнаруживая ее потом то выше, то ниже.

Такое мучение длится порядка двух километров. После чего следует награда. Тропа, наконец, выводит на твердую почву и петляет на приличной высоте меж сосен, над морем.







Отсюда уже можно различить очертания церкви на пляже.

На спуске вновь приходится идти по дюнам. Но когда цель близка и море такое, что не хватает вдоха, это уже мелочи.





Очень хотелось купаться или, как минимум, заползти в тенек, но приблизившись к церкви, я остановилась.



Пять лет назад на одном туристическом форуме заядлые критоманы: Таня (Melnica), Андрей (Andy_Crete), Аня (Anushka75) и я обсуждали совместный поход к этой церкви. Мы хотели устроить встречу в Хоре Сфакион. И оттуда добраться до Агиоса Павлоса. Прикидывали разные варианты маршрута, в процессе обсуждения в списке необходимых вещей, утвердилась, например, корзина с вином и разными вкусностями. Заодно решили прогуляться насколько возможно по ущелью Элигиас, выходящему к морю здесь неподалеку…

Запланированная встреча на острове пока не состоялся (хотя иногда мы видимся друг с другом). Двое из нас – Таня и Андрей уже здесь побывали поодиночке. Сегодня настал мой черед. Как часто бывает, реальность оказалась куда прозаичней теории. Выход из ущелья Элигиас мы с Денисом проскочили не заметив. Мысль о корзине с вином, учитывая жару и обратную дорогу, вызывала легкую тошноту. Если только мысленно разлить хмель по бокалам и чокнуться с тремя остальными заговорщиками: «Привет, други, я помню о вас!»… И лишь церковь была наяву точь-в-точь как на фото. Именно ее вид с разных ракурсов на Panoramio заставлял меня зависать и замолкать во время наших веселых виртуальных обсуждений. Я смотрела на фотографии и мне казалось, что камни на берегу сами собой сложились, стянулись невиданными силами и образовали ее. И совершенно то же впечатление церковь рождала во мне сейчас, когда я стояла перед ней.

Единственно что, в реальности она оказалась чуть меньше. Но ощущалась более древней, чем представлялось.



Ее и правда строили из камня, взятого тут же. Было это в начале 10 века, или чуть раньше. А внутри еще различимы полустершиеся фрески 13 века.



И хотя на дверях висит табличка с просьбой не разгуливать нагишом по пляжу, поскольку место святое, нудистов это, как обычно, не останавливает.

Когда мы пришли на пляж, под камнями сидело семейство в первозданном виде, женщина держала у груди младенца. Под соседним валуном лежали вещи еще одного натуриста, резвящегося в данный момент в волнах.

Быстро скинув шорты, сандалии и рюкзаки, мы пошли к морю. Ух! Оно совсем другое здесь, нежели в бухтах Палеохоры. Берег открытый и мощные валы налетали на темный песок:



Об обилии подземных родников, вымывающих известь, можно судить по цвету воды. «Молочное море», так окрестил это место Денис.



Надев маски, нырнули. И ничего не увидели – под водой висит белесая взвесь и от того полное ощущение, что плаваешь в молоке с газировкой.

К обеду волны значительно разошлись.





Рядом с церковью стоит небольшая таверна, куда немного приодевшись местные нудисты вскоре стянулись с разных концов пляжа. Мы же лежали под камнями: бездельничали, слушали грохот моря и сдвигали подстилки, когда до них добиралось солнце.

В обратный путь тронулись где-то в час дня. Потратив силы на карабканье по дюнам, снова забыли об ущелье Элигиас. Шли не спеша, делая привалы на тропинке меж сосен.



Обратный путь оказался чуть легче не только из-за уже знакомого маршрута. Метки тропы на камнях в эту сторону просматривались куда лучше, чем по пути сюда.



Последний привал устроили в пещере. После чего по камням и раскаленному песку дотащились-таки до Агии Румели. И пали в первой попавшейся таверне. Все же июль и тропа Е-4 нехорошее для Крита сочетание.

Из таверны мы переместились в кофейню. Где наблюдали и первых ласточек - наиболее шустрых туристов, вышедших из Самарии, и хлынувший за ними основной поток . За полчаса все таверны, кафе и ресторанчики были забиты людьми.

Возле причала рядом с нашей Самарией 1 стоял паром «Daskalogiannis» до Хоры Сфакион. Первой отчалила Самария - в 17.30 мы бодро погарцевали по разошедшемуся морю к Палеохоре.



Как же приятно было увидеть ее домики и церковную колокольню. Когда мы подошли ближе к пристани, из группки встречающих паром нам замахали три пары рук. Алена Денисовна от восторга едва не подбрасывала в воздух какой-то предмет (как выяснилось чуть позже, то был рапан, лично поднятый ею со дна морского во время вечернего заныра). А чуть правее, в таверне Одиссей, уже рассаживался народ. Хорошо было вернуться в Палеохору к ужину.

Когда и мы устроились за столиком под тамарисками, и вокруг мамы привычным кружком собрались коты, чиркнула косо по небу упавшая с северо-запада звезда. Словно всколыхнулись недра Вселенной и отразили путь апостола из Рима на Крит, соединив на секунду две любимые мои точки на Земле.

[merci]

ЧАСТЬ шестая

ЭЛАФОНИСИ: ЛЮДИ И ЗВЕЗДЫ

Из всех органов чувств у человека, оказавшегося на Элафониси, главенствует зрение. Именно оно служит здесь основным проводником для эмоций и познания. Вы без труда найдете в справочниках и путеводителях исторические факты, связанные с этим местом. Однако ваши глаза помогут понять его куда лучше.

Я видела Элафониси разным: ветренным и спокойным, в человеческих толпах и безлюдным. Люди не мешают мне любить его и восхищаться им. Элафониси - чудо природы, а чудо всегда влечет к себе массы. Кроме того, люди – важная его составляющая. Только в свой недавний приезд я поняла это. Вы видели, как они ведут себя там? Все - и позирующие на фоне вод, и ловящие кайтами ветер, и просто сидящие на песке выглядят так, словно веса в их телах осталось совсем немного. Словно они почти готовы взлететь.



Точно бредут по краешку соседнего мира - более легкого и прозрачного¸ чем наш.



Элафониси делает красивым не только самого человека, но и предметы, которые он сюда приносит: любой зонтик от солнца или купальник будто впитывает частичку из нереальной палитры окружающего и представляется человеческому глазу ярче и выпуклей, чем обычно.



Однако у этой людской подверженности влиянию окружающего есть и слабая сторона. Как ни крути, но количество готовящихся взлететь собратьев чертовски мешает созерцанию. Остается учитывать опыт бывалых, расписания экскурсий и прочую прозу жизни. Чтобы не оказаться на Элафониси в толпе, надо выбирать для визита время до двенадцати дня, когда со всех концов острова сюда едут, но пока не добрались пузатые туристические автобусы и обгоняющие их юркие рентованные Ярисы, Гетсы и Панды. Или - после пяти вечера, когда турдесант отбывает обратно.

Вот, например, утро…



Утром становится очевидно: Элафониси – это созерцание.
Больше всего мне нравится смотреть тут на разные проявления человеческой любви, не важно к чему или кому. У кого-то оно такое:



У меня - такое:



У некоторых и вовсе - к ветру. Он просыпается к двенадцати дня и начинаются уроки в школе кайтсерфинга:



Пик солнечной и человеческой активности в этот раз мы пережидали в отельчике неподалеку- «Elafonisi Resort», управляемого семьей Каломиракисов:



Он стоит неподалеку от того места, где асфальт переходит в грунтовку, ведущую к стоянке перед пляжем. Несколько апартаментов в оливковом саду плюс главный корпус, с высокой верандой ресторана и номерами, глядящими на лагуну. Вот вид из нашего:



Днем летний зной влетал в комнату с соленым, терпким ветром. Сидеть до вечера под кондиционером не хотелось, и мы спускались в прохладу ресторана.



В его чреве, меж плит и разделочных столов, блестят нержавеющие бока холодильников со свежей рыбой. Официант ведет к ним… Надо сделать выбор. Сдержать себя трудно, хочется тыкать пальцем во все подряд. Когда вас пятеро – еще труднее. Как не взять каракатиц, когда тебе обещают сделать их на гриле «нежными, как южные ночи»? А вкуснейшую литринию? Или вот зубастая рыба-скорпион. Никому их нас на вкус она не была до сих пор знакома, но все мы были не прочь съесть и тем самым победить чудище. Есть в этом желании нечто первобытное все же…

Обед на пятерых с тремя большими рыбами, каракатицами, кальмарами, несколькими мелкими рыбками Гопа (морскими бычками), салатом, вином, кофе и мореженным вышел в 90 евро. Что для такого объема, да еще в разгар туристического сезона совсем не много.
Каракатица и впрямь оказалась нежна. А вот страшная скорпиониха никому не понравилась своей сухостью.



В конце трапезы мы выпили раки с официантом и уже больше ничего из принесенного им комплимента поместить в себя не смогли: ни дыню, ни йогурт с медом.

[merci]

Вечером мы снова были в лагуне.

Ветер крепчал и воды принадлежали ловцам ветра:





Мы же, надышавшись солью и свежестью, ныряли за морскими звездами и ракушками:







Купались, и даже отдыхая не могли заставить себя выйти из воды.



Затем по небу на золотом велосипеде на Элафониси въезжал вечер. Ветер укладывался в песчаных холмах.





Ослепительная синева утра сменялась пастелью, словно страсть - нежностью:





И те немногие, кто был тут - обитатели окрестных отельчиков и смельчаки, решившие ехать обратно в ночи, спешили в лагуну - прощаться с солнцем.





Родители, несколько дней назад вернувшиеся с Санторини, задумчиво смотрели на медленное усекновение солнечного диска. Папа только пробормотал:

- Чтобы увидеть самый красивый закат, не надо было уезжать с Крита.

Все собравшиеся в лагуне молчали, объятые единым на всех покоем.



Как жаль, что утопична сама мысль о возможности усадить воющие стороны вместе раз за разом смотреть закат. Жаль, что стрелка внутреннего человеческого компаса выравнивается всего на несколько минут, и едва солнце уходит за море, легко готова вновь качнуться в сторону безумия и смуты…

Плавно, но очень быстро светило исчезло за горизонтом.





Ночью мы забрались на крышу отеля – глядеть на звезды. В темной дали мерцал маяк, а над домиками в оливковом саду гремел непобедимый хор цикад.



И если можно было уговорить себя лечь спать той ночью, то только ради того, чтобы утром снова упасть в воды нереального цвета, ползать крокодильчиком по заводям, лагунам и заливам.



Пока солнце не поднялось высоко, сходили на соседний пляж Кедродассос по тропе Е 4. Столб, отмечающий ее начало, хорошо виден с левого бока автостоянки. За ориентир можно принять так же катерок из Палеохоры.





Тропа несложная, правда, как мы прежде заметили на другом отрезке Е 4, на обратном пути маркировку видно лучше, чем по пути туда. Поэтому направляясь к Кедродассосу, пару раз лезли по валунам, только потом обнаруживая петляющую чуть в стороне тропку.

Если не видно желтых или черно-желтых меток, можно ориентироваться на каменные пирамидки – добрые люди отмечают ими верную дорогу.





По пути туда шли за парой жизнерадостных итальянцев. Встревожились, когда голоса их вдруг смолкли, а на тропинке обнаружилось это:



Но нет, к счастью, они просто потеряли тропу и молча стояли меж валунов, гадая, куда идти. Затишье было недолгим. Спустя минуту они уже махали руками в противоположных направлениях и громко хохотали над тем, что завели русских в дебри.

Обнаружив неподалеку пирамидку из камней, мы дружно устремились к ней. Поравнявшись с Сусаниными Итальяни, я приветствовала их:

- Ciao ragazzi! Come va?

После секундной паузы, последовал взрыв радости от обретения новых друзей из России.

Выбрав на Кедродассосе пляжик с каменистым дном – чтобы интересней было нырять, мы плавали часа полтора.





А потом снова вернулись на землю с нежным, ласкающим слух именем. И уже даже не помню когда и зачем оттуда уехали.




PS

Каждую зиму очертания лагуны меняются. Штормы намывают и уносят прочь песок. Потому вы никогда не увидите ее прежней. В иной год в ней больше заводей, в иной - песка. В наш первый визит она была маловодна:





В крайний приезд - летом 2014 года, от суши между материком и островом осталась лишь узкая коса и перешейки, перемежающиеся заводями:





Точно дверь, через которую мы входим сюда, каждый год чуть смещается...

[merci]

ЧАСТЬ седьмая и последняя
(самая грустная и наименее туристическая из всех частей. Так что, кто не хочет грустить - смело может переходить к заключению) )

ЗАМОК ДА МОЛИН В АЛИКИАНОСЕ: ЖИВОЕ И МЕРТВОЕ



Кто читал роман Джорджа Р. Мартина «Песнь льда и пламени» или смотрел снятый по его мотивам сериал «Игра престолов», без сомнения, помнит один из ключевых эпизодов, потрясший наиболее впечатлительных поклонников эпопеи. Речь о «Красной свадьбе». В романе «Критская свадьба», написанном в 19 веке Спириосом Забелиосом, происходит похожая история. Место действия – замок венецианского семейства Да Молин в городке Аликианос, что в 12 километрах южнее Ханьи.

Это дивный край – со старыми мостами, вековыми платанами и апельсиновыми садами.



Судя по описаниям, эти земли не сильно изменились со времен венецианцев. И замок Да Молин в Аликианосе был окружен апельсиновой рощей и в 16 веке, когда происходят события, описанные Забелиосом.

Сюжет такой. Сын критского бунтаря и революционера Георгия Кантанолеоса – Петрос, влюбляется в Софию - дочь знатного венецианского вельможи Франческо Да Молин – девицу красивую и скромную, как и положено героине романа (вот фото ее портрета из книги):



Отец Петроса отправился к Да Молину просить руки Софии для сына. Казалось бы, странное для борца с тиранией венецианцев поведение. Но, как объясняет Забелиос, с помощью этой свадьбы Кантанолеос надеялся добиться мира в родном крае, сгладить острые углы в отношениях островитян и новых хозяев Крита. Все шансы состояться у этого союза были. Как и потенциальная венецианская родня, Кантанолеосы происходили из знатного рода, ведущего свою историю подобно большинству именитых критян от византийских вельмож. А браки между венецианцами и местным населением в 16 веке были уже разрешены администрацией Светлейшей. И принесли, кстати говоря, немалую пользу. В результате такого крито-венецианского альянса появились на свет братья Иеремия и Лврентио Ягаролон (Jagarolon), построившие один из красивейших монастырей острова - Агию Триаду. А если брать шире, не ограничиваясь матримониальными союзами, то из слияния венецианских и византийских традиций в искусстве вышло Критское Возрождение. Например, в живописи оно представлено Критской школой иконописи во главе с Эль Греко и Михаилом Дамаскиным (кто будет в Афинах, не пропустите коллекцию музея Бенаки - она восхитительна):



Меж тем, Да Молин согласился отдать единственную дочь за Петроса и осенью, на праздник Святого Луки в церкви Айос Йоргос в Аликианосе влюбленные обвенчались. После чего отправились на свадебный пир в замок Да Молинов. Со стороны жениха прибыло 300 человек гостей. Венецианцы же, движимые коварным умыслом синьора Франческо, подсыпали критянам в вино снотворное. И когда они уснули, запалили факелы по дороге к Ханье. Прибывшая из города двухтысячная армия венецианцев (не много ли для 300 человек, часть из которых женщины?), повязала спящих. Некоторых, очнувшихся от забытья, зарезали прямо в зале. Георгия Кантанолеоса с сыновьями - Петросом и его старшим братом, казнили во дворе замка. Остальных соратников Кантанолеоса повесили вдоль дорог -от Аликианоса до Ханьи, от Ханьи до Рефимно и на городских воротах Ханьи. Таким образом венецианцы дали понять, что отныне любое неповиновение режиму карается сурово (до начала шестнадцатого века подданные Светлейшей стремились решать дела с мятежниками путем переговоров и компромиссов). Однако Франческо Да Молин заплатил за свое предательство горькую цену. София, ничего не знавшая о замысле отца, не захотела оставить мужа. И погибла во время резни в пиршественном зале. Вместе с матерью... Таким образом, Да Молин лишился и жены, и ребенка. София была похоронена в фамильном склепе матери в доминиканском монастыре Св. Николая в Ханье. На ее могиле высекли эпитафию: «София Кантанолео - живая душа». Верное, на мой взгляд, определение для того, кто не пожелал предать любимого человека. Именно ее надгробие я и пыталась отыскать тем утром, когда пришла в храм говорить с батюшкой. От доминиканского монастыря теперь осталась православная церковь Св. Николая – та самая с минаретом и колокольней. Турки в свое время устроили в ней главную мечеть города и заодно уничтожили архивы. А все некогда пышные захоронения венецианцев сводятся сегодня к запертому за решеткой подвалу посреди площади Спланция:



И есть ли там внизу могила Софии Кантанолео, священники не знали.

Собственно, само существование Софии под большим вопросом. Поскольку соотношение правды и вымысла в романе Забелиоса примерно равное. О критской свадьбе во времена восстания Кантанолеоса, на которой венецианцы устроили резню, было известно задолго до того, как в 19 веке Забелиос написал свой роман. Это исторический факт, о ней, например, говорит хроникер венецианского владычества на острове Антонио Триван в «Рассказе о разных вещах, случившихся на Крите» (“Racconto di varie cose sucesse a Candia”). Правда, в реальности Георгий Кантанолеос погиб вовсе не на свадьбе сына. Кантанолеос поднял восстание на западе острова, против непомерных налогов и беспредела, чинимого венецианскими чиновниками. Требовал больше полномочий для коренных жителей, их вхождения в администрацию острова и снижения мзды. Погиб он и его сыновья от предательства своих же соратников-критян, сдавших его властям за 1000 монет. Похоронен в монастыре Хрисоскалитоса. О свадьбе его сына с дочерью венецианского вельможи речи идти не могло, поскольку перед тем как быть схваченным, Кантанолеос скрывался.

С местом действия тоже не все гладко. Вряд ли теперь можно сказать, где именно случилась резня – в замке Да Молинов или где-то еще.
Когда вышел роман Забелиоса, жители сразу нескольких западных деревень (в том числе, Месклы и Аргируполи) заявили, что на самом деле, события, описанные в книге, произошли у них. Ну, в этом-то нет ничего удивительного - большинство критян полагает, что все самое значимое и известное на острове происходило либо в их селении, либо сразу за поворотом – будь то рождение Зевса, или пришествие Апостола Павла. Забелиос взял известный факт, но изменил действующие лица.

Зачем?

Роман «Критская свадьба» - это аллегория брака Крита с Венецией, подарившего миру теплое и тонкое искусство Критского Возрождения, и распавшегося с большой кровью. Плодом этого союза был и сам Забелиос, родившийся в греко-венецианской семье. Вольность с персонажами он допускал намеренно, дабы точнее передать суть процессов того времени. В которых разбирался, кстати, отлично, поскольку был не только писателем, но и историком. Кантанолеосу с сыном он отвел роль свободолюбивых Критян. Выбор прототипов жесткого Венецианца (образ во многом собирательный) тоже не случаен.

Лучше всего о них говорит замок, точнее то, что него осталось. Чтобы увидеть его, надо сразу при въезде в Аликианос со стороны Ханьи повернуть за магазином Инка направо, доехать до развилки и снова взять правее -по указателю на Kuofos.



Вскоре за оградой появится маленькая византийская церквушка Айос Йоргос - та самая, где венчались София и Петрос.





Церковь и есть главный ориентир. На развилке перед ней возьмите левее, и метров через сто, по левую же руку, за домами, начнутся апельсиновые сады. Ныряйте в них и идите прямо.



Интерактивная схема маршрута на Wikiloc

В наш приезд апельсины в роще были зеленые - предыдущий урожай собрали, а новый еще не созрел. Лишь кое-где на земле лежали мягкие, изъеденные осами рыжие плоды.



Деревья образуют лужайку, на которой языческим истуканом, с ветвями на стенах, точно рогами, высятся стены замка. Вилле Да Молин не повезло вдвойне – почти все не разрушенное самими критянами и турками, было уничтожено при бомбежке во Второй мировой.



Следом за стенами апельсиновая роща вновь смыкается, подступая к развалинам совсем близко, как джунгли, к поглощаемым ими индейским городам.



Однако в данном случае на старину наступает не природа, а цивилизация - с другого бока от замка - забор и стена фермерского дома.



Наверное, лет через 50 от виллы останется только фундамент. Слишком деятельно человек осваивает пространство вокруг, сжимая кольцо аккуратных апельсиновых аллей.

Пока мои спутники бродили в безуспешных поисках созревших казенных плодов, я устроилась в тени деревьев.



Вспомнились слова Веры Миллионщиковой: "Как человек жил, так он и умирает". Можно ли отнести это к домам? В своем нынешнем виде замок Да Молин меня не то что пугал, но рождал стойкие ассоциации с каким-то ведьминским тотемом. Дело не только в стенах, опутанных колючими ветвями, зрительно перекликающимися с сатанинскими амулетами «Ведьмы из Блэр» или «Настоящего детектива».

В истории, окружающей этот дом, много скрытого, но вполне реального зла.

[merci]

На Крите Да Молины имели репутацию людей жестоких и хитрых. Их фамильный герб – мельничное колесо и девиз «Верчусь, но не гнусь» (по-итальянски Molino – мельница). Когда-то этот герб был и над входом замка в Аликианосе, сейчас его можно увидеть на палаццо Да Молин в Венеции:



Да Молины занимали на острове высокие должности. Например будущий венецианский дож Франческо Да Молин служил на Крите Проведитором – то есть, проверяющим в армии венецианцев. Помимо выявления случаев растрат и коррупции, Сенат Венецианской Республики поручил ему надзирать за борьбой с критскими смутьянами и вольнодумцами. С чем он справился вполне успешно: пресек распространение православным настоятелем Ханьи греческих книг, напечатанных в Константинополе. Позже и вовсе стал генерал-капитаном флота Венецианской республики. Очень, кстати говоря, изобретательный был мужчина. Помешанный на войне с Османской империей за Крит, он уже в свою бытность дожем придумал продавать венецианское дворянство (патрициат) за 100 000 дукатов. Деньги пускал на войну (не помогло, венецианцы в итоге все равно продули). Правда, не смотря на имя, объединяющее его с героем романа, речь в книге не конкретно о нем – все же будущий дож родился уже после восстания Кантанолеоса. А детей, по крайне мере, официально признанных, не имел - в детстве он и его брат были отданы на воспитание в монашеский орден сомасков и в юношестве приняли целибат.

В начале 16 веке на службе при Ректоре Ханьи состоял один из Да Молинов, принимавший деятельное участие в подавлении мятежа Кантанолеоса. Вот только была ли у него дочь София не известно. Что такое «подавление мятежа Кантанолеоса»? Это повешенные вдоль дорог критяне (в этом, описывая итог Критской свадьбы, Забелиос ничуть не погрешил против истины). Это «наказанные» деревни на западе острова. В одной, повесив мужчин, в назидание непокорным, венецианцы вспороли животы четырем беременным женщинам и разбили о камни плоть их неродившихся детей. Другую деревню – Аликамбос, из которой было родом сразу несколько соратников Кантанолеоса, разрушили до основания и запретили восстанавливать. Часть жителей убили, часть сослали на другие Эгейские острова.

Антигерой историка Забелиоса создан по большей части из этих двух Да Молинов. Но самое главное здесь даже не реальность персонажей. С тех пор прошло 400 лет. Западный мир принял сотни конвенций, создал огромное количество правозащитных организаций и гуманистических романов… Но всего в 30 километрах от Аликианоса 3 июня 1941 года фашисты, как некогда венецианцы - Аликамбос, уничтожили за сопротивление местного населения немецким парашютистам деревню Канданос, запретив ее восстанавливать, и убив почти всех жителей, включая детей. А в назидание непокорным поставили стелу: « На этом месте стояла деревня Канданос. Она была разрушена в качестве компенсации за убийство двадцати пяти немецких солдат.»



А на табличке рядом высекли следующее: «За то, что мужчины, женщины, дети и священники осмелились сопротивляться Великому Рейху, Канданос был сравнен с землей и никогда не будет восстановлен.»



И если некий писатель расскажет об этих событиях, будет ли важно, кто из героев реален, а кто нет? Важно, что история всегда повторяется. И всегда реальны кровь и зло.

К счастью, не только они. Когда по пути из Палеохоры мы заехали в Канданос, первое, что я подумала: «Какой симпатичный городок!» С тенистыми улицами, непременными дедами в тавернах и котами, дрыхнущими на стульях кафе. И лучшим в мире мусакасом:



В центре поселка – мраморные таблицы с именами убитых детей, женщин и мужчин окружают немецкую стелу, вещающую о торжестве Третьего Рейха и гибели Канданоса…

Тем же днем, но уже в Аликиносе, я никак не могла найти проход к развалинам замка. Описания этого места были туманны и в качестве основного ориентира указывалась церковь Айос Йоргос. Но даже ее найти оказалось непросто - мы заблудились в прыскающих в разные стороны улицах, а сперва и вовсе уехали по дороге меж апельсиновых рощ в соседний городок Ватолаккос. К счастью, вовремя одумались и вернулись обратно в Аликианос. Совесть бубнила, что мучить по жаре жаждущих купания Алену Денисовну, мужа и родителей это, Вика, плохо. Оставив родных в машине, я попетляла по улицам и, в каком-то отупении, замерла перед ящиком с апельсинами.



Из подсобки вышла пожилая женщина. О том, что я переживаю сейчас непростой момент личной истории, видимо, красноречиво свидетельствовало выражение моего лица. Вникнув в суть проблемы, она отвела меня к апельсиновому саду перед замком – оказывается, я стояла метрах в 50 от него. Потом проводила обратно к машине и отсыпала на прощание пакет апельсинов из ящика – ну точь-в-точь по вкусу как тот, что дал мне батюшка из церкви Св. Николая.

Полчаса спустя, сидя перед замком, я думала, что не будь ее – мой рассказ мог остаться недосказанным. Охота, ведь, ей было тащиться по раскаленной солнцем улице с незнакомой девицей, непонятно зачем ищущей графские развалины. Это такое обычное и бесценное свойство доброты (и любви) - сохранять жизнь. Рассказам, людям... Делать души живыми. У их антиподов последствия иные. Разрушенный замок, щерящий косматые зубья стен в плодовые сады. Да вкопанная посреди зеленого городка стела позора той нежити, которой уже и на свете нет.

С легким сердцем я оставила так долго искомые мной щербатые стены. И пошла скорее на звук знакомых голосов. В конце концов, пора было и честь знать - отпустить народ купаться.

[merci]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Время от времени на форумах возникают вопросы из серии «Чем вас привлекает Крит?». И я уже готова начать перечислять: безмятежность, море, дороги, отзывчивые люди... но останавливаюсь. У меня всегда в такие моменты возникает чувство, что я многословлю, хожу вокруг да около, но никак не сформулирую основное. Недавно я определила, вычленила это главное. Для себя, по-крайней мере. Крит привлекает меня забытым с детства соединением приключенческого духа и безопасности. Как в школьные годы, когда водишь пальцем по разноцветной карте – и весь мир у тебя под ладонью, а с кухни пахнет малиновым вареньем, которое варит мама.

Готовясь к очередной поездке на Крит, я не стремлюсь уложить в нее как можно больше маст си. Мне не важно, туристическое место или дикое, было там до меня много народу или мало - все это имеет значение уже потом, при планировании маршрута. Как и в детстве, когда палец скользил по карте мира следом за взглядом, единственное, что изначально определяет мой выбор - это искра, запускающая сцепление между мной и увиденным на картинке. И Крит всегда дает шанс сделать воображаемое реальным. Иногда заставляя сворачивать не туда, путая, обжигая солнцем кожу. Но... Выйдет в нужный момент незнакомая женщина и укажет путь к апельсиновому саду перед замком. Или окликнет в шумном городе знакомый голос и моментально исчезнет усталость, накатившая после переезда с материка, - в первый же день в Ханье мы случайно встретились со знакомыми – Ирой и Лешей Смирновыми. Или же просто распахнется пространство, расступятся скалы, и покажется впереди мир такой широкий и светлый, каким он был только в детстве. Все вместе это складывается в мою личную карту дорог - самое ценное, что я привожу из каждой поездки на остров.

Счастливого пути, друзья! Пусть и ваша карта сложится в свой срок.

[Трэвис]

Мерси, спасибо вам огромное. За рассказы, которые читаются как книги и которые тянет перечитывать. Благодаря Вам в свое время открыли для себя Ксерокамбос и ущелье Агиофаранго. В этот раз задумались о Диктине, Палеохоре и ночевке на Элафониси. Сразу вопрос - какие апарты посоветуете в Палеохоре и на Элафониси?
Еще раз спасибо , супер!